Я – дочь врага народа - Таисья Пьянкова

В минуту вся мука развеяна, тесто разляпано, пироги расхватаны. Лягуха в ужасе…

Как только лампа над столом осталась висеть нетронутой?!

Уже во дворе Денис шепчет:

– А Штанодёр-то на печке лежит. Я видел. Давайте вернёмся…

– Нет! – протестует Лиза. – Хватит!

А её слушаются.

Во время завтрака все ребята налицо. Но никто не ест. В железных мисках горошница. Вдоль стола прохаживается злой Цывик. Он строжится, но напрасно.

Толя Аверик, на правах самого громкоголосого, коротко говорит:

– Директора!

И получает от Цывика затрещину.

Разом взлетают ложки, лупят по столешнице, сопровождая грохотом ребячий скандёж:

– Ди-рек-то-ра! Ди-рек-то-ра! Ди… Шта-но-дё-ра! Шта-но-дё-ра.

А вот и Штанодёр! Входит из кухни в столовую, дёргается и обещает:

– Потерпите, голуби. Ну, сегодня – обоз!

Ему не дают договорить! Чашки с горошницей летят со всех сторон. Цывик напрасно пытается их перехватывать.

Стены, пол, потолок уделаны напрочь. А ребята не унимаются…

Но «боеприпасы» заканчиваются, директор отирает морду от варева и вопит:

– Зачинщика – ко мне!

Цывик дело знает. Цывик выхватывает из оравы Лизу. Волоком тащит её по двору. Такого ещё никогда в детдоме не было.

Ребята обескуражены.

Денис делает вид, что и для него это неожиданность…

В кабинете директора два окошка – на восток и на юг. Дверь – на запад. На север – глухая стена. У стен редкие стулья, для совещаний и нечастых посетителей. Письменный стол отстоит на метр от угла, что находится между окон…

Лиза, прижавшись, стоит у глухой стены. А Цывик даёт совет взволнованному директору:

– Зяма Исакович, шли бы вы домой. Переодеться. Я тут управлюсь и один. Без свидетелей.

И Штанодёр исчезает.

Дверь за ним запирается на шпингалет. Окна задергиваются шторами. Цывик здоровый, крепкий – дубы ломать! С ним в селе ни один парень не связывается. Ремень на его брюках и того крепче. Он растеривает его, вытягивает из петель. Говорит Лизе:

– Раздевайся!

На девочке простое платье, косынка и панталоны – голубые, до колен.

– Раздевайся!

Лизе тринадцать лет. Уже обозначились титёшки. Она стесняется даже девочек.

– Ну! Кому говорю!

В детдомовской бане, на стене, висит старое зеркало. Лиза иной раз в него заглядывает, но мельком. Собственная нагота её почему-то гнетёт.

– Ты что! Оглохла?!

Цывик швыряет ремень на стул, силой вытряхивает девочку из одёжки. Лиза пытается кусаться. Но удар по голове о стену вышибает её из силы…

Лицо её обмотало платьем. Руки за спиною – затянуты косынкою… Пинаться мешают спущенные штаны.

Цывик, точно цыпленка, тащит её за стол, бросает в угол, который с улицы ниоткуда, не просматривается… Дыхание воспитателя прерывистое.

«Сейчас будет лупить», – думается Лизе, и она притихает. Ждёт удара. Но воспитатель медлит. Чем-то шебуршит. Слышно – опускается на колени, упирается ими, голыми, Лизе в бок и принимается водить по её телу чем-то упругим и тёплым. Оно пульсирует, как нарыв.

Девочка понимает, что творится с нею непотребное: ей противен и сам Цывик, и его теплота. Она начинает выворачиваться, но тем прерывистей и страшнее дыхание Цывика.

И всё-таки ей удаётся перевернуться на живот. Цывик всею тяжестью валится на неё… Скрежещет зубами. Дёргается, подвывает утробно, дико…

Лиза от тяжести задыхается. Пытается задом выползти из-под него. Платье сползает с головы. От Цывика несёт почти так же, как в тайге несло от пропавшего поросенка…

Он перестает дергаться. Отдувается. Теперь Лиза боится даже пошевельнуться – не повторилась бы тяжесть.

Вдруг Цывик подскакивает, поддёргивает свои брюки и торопится развязать ей руки.

Лиза быстро заползает в угол, прикрывая наготу скомканным платьем, видит на Цывике незастёгнутую ширинку, в прощелину которой выпирает бугорок, прикрытый подштанниками.

Цывик перехватывает её взгляд, суетливо прячет бугорок и, застёгивая гульфик, обещает, что завтра принесёт Лизе конфет.

– Одевайся! – заканчивает он свой посул приказом и выходит за дверь. Но дальше порога его шагов не слышно.

Лиза надёргивает трусы, платье. А косынка, загаженная чем-то вонючим, липким, остаётся лежать на полу. Шторина от окна тут же летит в сторону, но Лиза не успевает даже взлететь на подоконник. Цывик ловит её со спины, шепчет:

– Пикни! Убью!

– Пошел на х…! – орёт изо всех сил Лиза.

Он хлещет её по губам так, словно не он, а она оставила в углу за столом измазанную слизью косынку. Затем он хватает со стула ремень…

Странно, однако, Лиза не чувствует боли. А морда воспитателя плавится по́том. Нижняя челюсть выдвинута ящиком, глаза разбежались на стороны…

Если душа у человека живёт в его глазах, то она у Цывика в это время ослепла. Но кто-то со двора бьёт кулаком по оконной раме. Воспитатель замирает. Покуда он входит в себя, за окошком уже никого нет. Однако Лиза успевает рассмотреть там лицо Толи Аверика.

В изоляторе побелка, потому Лизу уложили в спальне. Доктору Штанодёром сказано, что девочку исполосовали ремнем ребята… Дескать, мстили за влюблённого в неё Дениса Дроздова.

Денис тем доволен. Пацаны же супятся и молчат. Лиза тоже молчит. Она теперь хорошо понимает, что с Цывиком шутки плохи.

Подружки то и дело забегают в палату – не столько навестить Лизу, сколько пошушукаться о случившемся.

А Штанодёр в это время укоряет Игоря Васильевича:

– Вот видите, доктор. Если бы вы дали Быстриковой направление в лечебницу, этого бы не случилось. Представьте себе, она даже матерится! И не только на ребят!..

– Да, да, да! – не спорит доктор. – Конечно! Во всем виноваты супостаты, а мы только розги подавали… У Лизы, понятно, есть отклонения, но явно не ваши. То, что она пытается защищаться, я полностью одобряю. Уж простите меня…

Разговор идёт за дверью спальни, где, кроме Лизы, ещё несколько девочек. Он слышен дословно. Однако подружки столпились у порога. Когда же, в золотых своих очках, Игорь Васильевич появляется в комнате, гурьба рассыпается. Доктор подсаживается к Лизе, манит к себе девочек, говорит:

– Послушайте.

И начинает читать наизусть:

Доктор замолкает, и все молчат.